Я до сих пор помню, что в тот день было очень жарко для апреля, и люди на перроне недовольно ворчали, ругая солнце. Мне было немного смешно и грустно, но я не плакала — плакала я потом, много дней спустя, когда до меня окончательно дошло, что мы больше не увидимся. Конечно, мы увиделись — спустя год, но все-таки увиделись, и я долго радовалась, что все у нас снова хорошо. Но тогда, на перроне, на меня накатило такое дикое ощущение неизбежности, и я твердо поверила в то, что мы больше не увидимся, никогда и ни за что. Лишь когда он вернулся из армии, и мы снова встретились, оно меня ненадолго отпустило — все на какое-то время стало на свои места.
Я не помню, почему мы тогда поссорились, — я никогда не помню, из-за чего я ссорюсь с людьми, — но отчетливо помню, как долго мы не разговаривали, не пересекались и вообще не трогали друг друга. А потом я узнала, что он улетел жить в другую страну. И тогда, наверное, я только поняла, что натворила.